Красный вереск [За други своя!] - Олег Верещагин

Людей на таком расстоянии не было видно, да и дома сливались в одну массу, из которой вздымались граненые шпили. Ветер хлестал в лицо, гремели волны. Олег сделал шаг — и упругий поток воздуха буквально вогнал его в пещеру.

— Эрик был прав, — тихо сказал мальчишка, запуская пальцы в волосы, перевесившиеся через повязку, — люди. Вот это фишка! Вот это да! — и он засмеялся, потряхивая головой, немного нервно. Прервал сам себя: — Так, ну а дальше?!

Он вошел во вкус. Пересек коридор, решив попробовать другую стену — и нырнул в дверь, вторую с этой стороны

Тут не было никакой пещеры, а просто два дерева, росших довольно далеко друг от друга на пологом склоне, сбегавшем к реке. Припекало солнце — маленькое, белое, ослепительное. Склон порос бурой травой, сплетшейся в упругий ковер; на том берегу реки росли небольшими рощицами такие же деревья, и дальше, среди моря похожей травы — тоже они, а между ними тут и там паслись кучки длинноногих животных с выстланными вдоль спины тонкими рогами. На отмели лежала какая-то туша — здоровенная и бесформенная, в небе парили ширококрылые птицы с раздвоенными хвостами. Мир выглядел жарким и сонным, как солярий, но и тут Олег не задержался — его подстегнуло знакомое гудение, и он метнулся обратно, успев заметить над рекой неспешно летящий вельбот. Мир данванов? Или еще какой-то, покоренный ими? Решать этот вопрос на личном опыте не хотелось, и Олег направился к следующей на этой стороне арке, на ходу задумчиво пробормотав:

— Вокзал… Планета-вокзал и планета-роддом… Нет, данванам это отдавать нельзя!

Он шагнул через радужную пленку… и до колен провалился в снег. Дыхание обожгло холодом. Молчаливый, насквозь промерзший, стоял, вокруг лес, холодом дышали два камня, возле которых оказался Олег. Было безветренно, тихо — только угрюмо и монотонно вскаркивал неподалеку ворон, да шуршал под ногами крупчатый, стеклянный от мороза снег. Бледное солнце спускалось к верхушкам кедров, и одновременно с этим солнцем виднелась в небе белесая, почти полная луна. Да еще расплывался в небе инверсионный след самолета.

Молча и потрясение смотрел Олег на рыжую белку, язычком пламени взметнувшуюся по стволу. И медленно, очень медленно осознавал, ГДЕ находится.

Нет, это была не очередная геоморфная планета. Это была — Земля. А на Земле есть только одна страна, где в ноябре среди растущих кедров может быть так холодно.

— Россия, — сказал Олег и шмыгнул носом.

Слезы сами собой побежали из глаз, студя щеки на морозе и склеивая ресницы. Не было ни фанфар, ни торжественной встречи — вот так всегда и происходит то, чего долго ждешь: просто и даже как-то скучно. Холодно, конечно, но плащ и данванская куртка не дадут замерзнуть. У него есть оружие, кое-какая еда, зажигалка. Сейчас он отойдет от ворот на Радужную Дорогу и пойдет по заснеженному лесу. Да, будет трудно, но теперь он НЕ МОЖЕТ заблудиться и обязательно выйдет к людям. Может быть, уже завтра. А там… а там… Олег вытер глаза рукавом и расслабленно улыбнулся. Может быть, уже через неделю он будет дома. Там, где его уже давно, конечно, записали в погибшие? Отчетливо придвинулся двухэтажный дедов особняк, комната, к которой он так и не успел привыкнуть, школа, Вадим… Мама, он маму увидит! И отца! И все это — не за тысячи световых лет, все это — тут, на одной маленькой планете, в одной стране! Он дома, он в России!!! И это — не КОГДА-ТО БУДЕТ, это СЕЙЧАС, ВОТ ОН — ДОМ! А потом — потом он может и вернуться, ведь теперь-то он умеет держать направление и не потеряет эти два камня…

Олег набрал, нагнувшись, в горсть колкого снега и провел рукой по лицу, чтобы ощутить его запах — свежий и морозный. Воздух быстро синел — вечер, надо торопиться, чтобы разжечь костер. Кончилось его приключение…

Мальчишка с кривой улыбкой стряхнул вниз тающий снег, и тот, успевший слипнуться, комком канул в сыпучую белизну. Бывают в жизни мгновения, когда мы не принадлежим ни себе, ни близким, когда мы служим чему-то большему, и отказаться от этого — значит предать самого себя. Без удивления Олег понял, что знал, как поступит, с самого начала — он просто тешил себя мыслями о дороге домой, о земном вечере и мирном костре в холодном лесу. Он больше не был собой — он хранил тайну Радужной Дороги и не имел права держать ее у себя ни часа лишнего.

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, МАМА, написал он стволом автомата на снегу. Пусть охотник или лесник, если занесет его в эти места, гадает, откуда взялась в пустынном лесу надпись на снегу… если раньше ее не засыплет свежим.

— Я вернусь, — сказал Олег в пустоту. — Потом. Обязательно вернусь, а сейчас мне надо идти. Я уже не маленький… и… и прости меня. Если можешь.

Он повернулся и, не оглядываясь, не задерживаясь, вошел обратно в ворота…

Он не заглядывал под другие арки. Олегом внезапно овладела апатия. Пусть сюда приходят те, кому нужно, и ищут мир себе по душе — что за дело до этих миров ему, отказавшемуся от своего. Пусть не навсегда, пусть он теперь знает, что дорога домой ЕСТЬ, что она ПРОСТА.

Мы перестаем быть детьми, когда делаем выбор, соразмеряя его не критерием "хочу-не хочу", а — "важно-не важно", "главное-не главное"… Омерзительный черно-белый выбор. Выбор цвета мира, в котором он научился сражаться.

Он еще долго брел по коридору, не глядя на арки — десятки арок! Тут хватит миров на всех. Любых. Данваны проиграли, но… но почему так ломит в груди?!

Кто — или что? — создал — или создало? — этот странный тамбур? Вселенная — или некая древняя суперцивилизация, оставившая Радужную Дорогу в наследство людям? Сколько планет успели заселить выходцы с Мира, прежде чем забылась дорога на Дорогу? Многие ли пытались найти ее?

Олег остановился там, где сияние начало слабеть. Он хотел оглянуться, но вместо этого прижался к стене, схватившись за автомат, почувствовав присутствие человека. И облегченно вздохнул, услышав оклик:

— Вольг, ты?!

Богдан подбежал к Олегу с зажженным фальшвейером в руке, радостный, и сразу обнял свободной рукой старшего друга, говоря:

— А мы-то тут ищем-ищем тебя, уж думали — завалило до смерти, да Йерикка все говорил, что живой ты, уперся… ну и разошлись мы тебя искать! Живой, вот добро-то, вот добро!

— Ладно, ладно, — добродушно отстраняя младшего и чувствуя, как отпускает тоскливая боль, ответил Олег, — я живой и даже не поцарапанный… гаси свою фыркалку, пойдем к нашим. Ты сам-то не заблудишься?

— Не, — мотнул головой Богдан, — часом пойдем… А свет-то там откуда?

И Олег обманул его:

— Хрусталь отсвечивает, да и самоцветы есть…Там большая пещера.

Что-то подсказало Олегу — надо, чтобы Йерикка был первым, кто узнает о Радужной Дороге. А своего внутреннего голоса Олег уже научился слушаться…

… Они крались вдоль стен — каждый вдоль своей — чутко прислушиваясь к происходящему. Коридор несколько раз разветвлялся, сворачивал, и Олег подумал, что у Богдана хорошо развито умение ориентироваться — даром что боги не послали ему ничего «волховского». Очевидно, он просто запоминал дорогу и считал шаги, потому что теперь временами Олег слышал его тихое бормотание…

Молчание. Темнота — для Богдана. А Олега начало томить омерзительное предчувствие ждущей впереди смертельной опасности. Не врагов он боялся, нет… точнее — не ОБЫЧНЫХ врагов.

— Богдан! — крикнул он вдруг, сам не зная, почему, когда напряжение стало невыносимым, и, упав, покатился под стену, стреляя короткими очередями из автомата по коридору. Богдан тоже упал, бледные вспышки его очередей освещали перекошенный рот и окаменевшее лицо. Из коридора навстречу неслись серебристо посверкивающие ленты, похожие на плотный рой насекомых — огонь ливневого оружия.

Данваны.

Олег влепил длинную очередь туда, откуда исходила одна из серебристых лент — и она перескочила на потолок, потом иссякла, и что-то тяжело упало… но тут же неподалеку туго, увесисто зацокало по камням, и Богдан вскрикнул:

— Граната! — но Олег уже сообразил сам и прожался к камню, прикрыв голову автоматом, а когда взрыв прогремел — выстрелил в потолок из подствольника, надеясь, что тромблон успеет взвестись, хлопнуло — после разрыва ручной гранаты взрыв ВОГа казался несерьезным, так — петарда… но кто-то отчаянно и тонко закричал, потом послушался топот убегающих ног. Богдан, вскочив на колено, повел очередью через коридор, что-то крича в упоении, от стены до стены — и долго кто-то катился куда-то по камням…

Стало почти тихо. Лишь кто-то отчетливо, даже страстно как-то, повторял в темноте, захлебываясь:

— Ой мама ой мама ой мама…

На нестерпимо ужасную секунду Олегу подумалось, что они с Богданом убили своих. Но справа зашипел фальшвейер, да и "ночное зрение" вернулось к Олегу — он, кстати, не сразу сообразил, что в бою не видел. То ли от напряжения, то ли от неожиданности, то ли еще от чего… Никто не стрелял из шевелящейся тенями темноты. И Олег видел трупы на полу — трупы, совсем не похожие на трупы горцев.